В воскресенье я вдруг единообразно почувствовал нечто общее в лучших произведениях любимых и уважаемых мною композиторов - Ландини, Жанекена, Лассо, Палестрины, Монтеверди, Баха, Гайдна, Моцарта, Бетховена, Шуберта, Верди, Берлиоза, Бизе, Вагнера, Шопена, Глинки, Бородина, Мусоргского, Римского-Корсакова, Дебюсси, Равеля, Грига, Сибелиуса, Хиндемита, Прокофьева, Стравинского, Шостаковича, Б.Чайковского, Свиридова, Гаврилина, Кнайфеля, Петтерссона... Я не могу определить это иначе как бесстрашное простодушие. Это какая-то глубокая ясность высказывания, неперегруженность смыслов, неброскость второстепенных деталей, высокая информативность каждой ноты, отсутствие манерности и чрезмерного интеллектуализма. При этом почти у всех авторов (кроме, быть может, Моцарта) были колебания в сторону перегруженности - например, постоянные попытки Бетховена или Листа писать фуги. Но у них же есть "Лунная соната" или, соответственно, "Обручение", и, похоже, тайна искусства укрывается именно там.
При этом простотой очень легко спекулировать, особенно в эпоху минимализма, и подавляющее большинство "простодушной" музыки не имеет никакого отношения к обсуждаемому. Потому простодушие и "бесстрашное" - если в музыке более интеллектуальной всегда есть чем похвалиться и за что зацепиться профессионалу, ибо налицо долгая работа, интересные задумки, новые решения и изобретения, то без этих лат остаёшься голым перед судом общественности, а сходу распознать простодушие на вкус могут лишь единицы, и это всегда иррационально и недоказуемо. Поэтому играть можно как бы на разных фронтах - либо штурмовать день сегодняшний, либо посягать на вечное. И то, и другое нелегко, надо сказать... Но то, о чём хором говорят все они, великие присносущники прошлого и настоящего, порой, так и кажется, почти напрямую отвечает на застрявший в тысячелетиях вопрос Пилата.