Возьмём пьесу, допустим, Чайковского и сыграем её тем, кто её никогда не слышал. Скажем, что это Чайковский. Прекрасная музыка - скажут. Если же скажем, что это написал Вася Пупкин буквально вчера, то спросят, кому и зачем это нужно, и что за дрянь вообще этот Вася Пупкин нам подсовывает. Самое примечательное то, что скажут это не только абстрактные "они", но и я сам. И дело даже не в преклонении перед авторитетами, хотя и это, наверное, тоже. Быть может, дело в том, что когда звучит музыка Чайковского, мы понимаем, что общаемся именно с ним? А когда то же самое пишет Вася Пупкин, мы понимаем, что от Васи здесь ничего нет и мы общаемся в лучшем случае с мертвецом? Тогда ведь и вывод напрашивается странный, что музыка ничего не значит САМА ПО СЕБЕ. Т.е. она нас интересует только как слепок внутреннего мира конкретного человека, а не просто как набор звуков, которые нам приятно/интересно слышать.
Так ли это?
Что это? Очередные шоры моего восприятия? Откуда эта уверенность, что нельзя писать в точности так, как писал кто-то другой, откуда такое неприятие эпигонства? Что это вообще такое - эпигонство? Неужели музыка не представляет ценности в отрыве от её автора? Ведь это ж не так - сколько анонимной музыки мы знаем, весь фольклор анонимен. Может, это в Чайковском что не так?