Уже давно певец несовершенств я и проповедую зазубрины как жизнь, и осень называю красотою за то, что вянет и не зелена. Но как послушаю порою какой-нибудь волшебный диск, то загораюсь чем-то... чем-то, что очень трудно описать. Когда я знаю, что нельзя такую красоту создать, когда я знаю, совершенства такого в мире не сыскать, но всё же это есть и кто-то над это много сил потратил, и получилось, и возможно то, что возможным быть не может, то изнутри таинственная сила как будто бы взывать вдруг начинает к несбыточному, чуду, неземному, к тому, за чем, во здравом разуменьи, не станет гнаться смертный, потому что нельзя достичь того, чего достичь нельзя, и быть не может совершенство полным. И всё же, всё же... это есть, и это делает нас выше, чем сами мы себя поставить могли бы даже в сладких грёзах, и это нам даёт стремиться к волшебным высям красоты, которой быть, конечно же, не может, потому что быть не может никогда, но тем она прекрасна, тем и манит, что только чудом достигается она.