Бывают сны, которые разительно отличаются от того, что обычно снится, "королевские" сны. Сегодня мне снилось, что я решил перечитать для себя какую-то общеизвестную вещь Стругацких (вроде "Пикника на обочине"). Герой обнаружил способ выйти за пределы этого мира как бы в мир второго уровня, в котором люди живут иначе, всерьёз занимаясь обустройством нашего мира и постоянно совершенствуясь. Примерно как благочестивые хозяева большого аквариума, где герой - выпрыгнувшая из него рыбка. И герой переходит в этот мир всё чаще, снова и снова, ему там, конечно, нравится гораздо больше, там он вкушает полноту бытия. И в какой-то момент всерьёз начинает искать, что же находится за пределами уже того, второго мира, и где первоструктура, первооснова вообще всего сущего - и этого, и того, и, возможно, каких-либо иных миров.
В очередной раз герой приходит во второй мир. Процедура проста - после попадания туда нужно сидеть на высокой лесенке с детской площадки и ждать, когда предложат печенье. И вот подходит полный добродушный дядечка лет 60-ти в больших очках и начинает уговаривать взять на время печенье - дескать, я очень тебя прошу, я потом обязательно за ним приду, и за хранение ты получишь большую награду. В тот момент, когда герой, как всегда, соглашается, вдруг происходит нечто странное. Лицо дядечки резко меняется, и он рявкает невидимым стражам: "Взять его!". Тут же со всех сторон начинается облава. Да, они догадались, что этого мира ему мало, что он надеется докопаться до сути, а этого они не могут допустить. Кольцо оцепления стремительно сжимается. Далее в книге стояло: "И тут я вышел в кхр..". Герой хватается руками за воздух и раздирает ткань мира, мгновенно нырнув в открывшуюся черноту, сновно всё, что видели глаза, было только тонкой бумагой на чёрном фоне.
Далее от первого лица.
Когда темнота рассеялась, я оказался в большом зале, вроде машинного отделения. Передо мной был бесконечный двойной конвейер из непонятных аппаратов, похожих на большие ЖК-мониторы. Один ряд был для первого мира, второй для второго. Эти устройства здесь называли небоуловителями или небодержателями. Одинокий человек то и дело с безразличным видом снимал один аппарат и ставил на его место следующий. "Они выдерживают не больше минуты, потом приходится менять. Пока сменяется аппарат, люди по инерции сами удерживают иллюзию мира, и можно спокойно успеть поставить новый. Эти устройства проецируют всё, что видят, слышат и чувствуют люди". Такая вот матрица. Внезапно я понимаю, что передо мной обычный человек. "А вы пьёте?" - спрашиваю. "Ну да, приходится помаленьку, работа тяжёлая, скучная, развлекаться особо нечем" - и далее обычная человеческая лабуда. "Нет, что-то здесь не то" - думаю я, - "это всего лишь ещё один такой же мир, это не первоисточник. Там же была темнота, там должно быть темно!".
Я закрываю глаза и слышу сонм человеческих голосов. Я пытаюсь проникнуть сквозь них, заставить их замолчать. Они смолкают, смолкают. Тише. Ещё тише. Вот. Ничего. Пустота. Здесь. Некоторое время я пребываю в абсолютной черноте и тишине - начале мира, или, вернее, вне его (пожалуй, ещё никогда мне не снилась пустота). Потом откуда-то начинает звучать медленная печальная музыка (примерно как в финале "Револьвера"), и вдруг я нащупываю что-то руками. Постепенно вновь появляется свет, и я вижу, что передо мной - огромное человеческое сердце (символическое, наподобие валентинки). Я беру его в руки и внезапно всё понимаю. Все миры, все жизни, всё, что мы видим, все эти небодержатели питаются человеческой болью и только ею. Камера плывёт над десятками человеческих тел, где я узнаю и дяденьку с печеньем, и работника конвейера. Все мертвецы белые и до предела измождённые, несчастные. Я понимаю, что эта бесконечная череда бессмысленных смертей и есть всё, что у нас есть, а за пределами этого лишь чёрная, абсолютная пустота.
Герой возвращается в свой изначальный мир. Ходит среди людей. Много пьёт. Почти ни с кем не разговаривает, существует по инерции. В его глазах навсегда застыло знание о том, что всё есть тлен и пустота, а боль вечна.
В очередной раз герой приходит во второй мир. Процедура проста - после попадания туда нужно сидеть на высокой лесенке с детской площадки и ждать, когда предложат печенье. И вот подходит полный добродушный дядечка лет 60-ти в больших очках и начинает уговаривать взять на время печенье - дескать, я очень тебя прошу, я потом обязательно за ним приду, и за хранение ты получишь большую награду. В тот момент, когда герой, как всегда, соглашается, вдруг происходит нечто странное. Лицо дядечки резко меняется, и он рявкает невидимым стражам: "Взять его!". Тут же со всех сторон начинается облава. Да, они догадались, что этого мира ему мало, что он надеется докопаться до сути, а этого они не могут допустить. Кольцо оцепления стремительно сжимается. Далее в книге стояло: "И тут я вышел в кхр..". Герой хватается руками за воздух и раздирает ткань мира, мгновенно нырнув в открывшуюся черноту, сновно всё, что видели глаза, было только тонкой бумагой на чёрном фоне.
Далее от первого лица.
Когда темнота рассеялась, я оказался в большом зале, вроде машинного отделения. Передо мной был бесконечный двойной конвейер из непонятных аппаратов, похожих на большие ЖК-мониторы. Один ряд был для первого мира, второй для второго. Эти устройства здесь называли небоуловителями или небодержателями. Одинокий человек то и дело с безразличным видом снимал один аппарат и ставил на его место следующий. "Они выдерживают не больше минуты, потом приходится менять. Пока сменяется аппарат, люди по инерции сами удерживают иллюзию мира, и можно спокойно успеть поставить новый. Эти устройства проецируют всё, что видят, слышат и чувствуют люди". Такая вот матрица. Внезапно я понимаю, что передо мной обычный человек. "А вы пьёте?" - спрашиваю. "Ну да, приходится помаленьку, работа тяжёлая, скучная, развлекаться особо нечем" - и далее обычная человеческая лабуда. "Нет, что-то здесь не то" - думаю я, - "это всего лишь ещё один такой же мир, это не первоисточник. Там же была темнота, там должно быть темно!".
Я закрываю глаза и слышу сонм человеческих голосов. Я пытаюсь проникнуть сквозь них, заставить их замолчать. Они смолкают, смолкают. Тише. Ещё тише. Вот. Ничего. Пустота. Здесь. Некоторое время я пребываю в абсолютной черноте и тишине - начале мира, или, вернее, вне его (пожалуй, ещё никогда мне не снилась пустота). Потом откуда-то начинает звучать медленная печальная музыка (примерно как в финале "Револьвера"), и вдруг я нащупываю что-то руками. Постепенно вновь появляется свет, и я вижу, что передо мной - огромное человеческое сердце (символическое, наподобие валентинки). Я беру его в руки и внезапно всё понимаю. Все миры, все жизни, всё, что мы видим, все эти небодержатели питаются человеческой болью и только ею. Камера плывёт над десятками человеческих тел, где я узнаю и дяденьку с печеньем, и работника конвейера. Все мертвецы белые и до предела измождённые, несчастные. Я понимаю, что эта бесконечная череда бессмысленных смертей и есть всё, что у нас есть, а за пределами этого лишь чёрная, абсолютная пустота.
Герой возвращается в свой изначальный мир. Ходит среди людей. Много пьёт. Почти ни с кем не разговаривает, существует по инерции. В его глазах навсегда застыло знание о том, что всё есть тлен и пустота, а боль вечна.